Рецензии
Рецензия на книгу "Москва при Романовых", НГ Exlibris, 30.01.2014
 

Царская топография
Александр Васькин ищет следы династии Романовых на карте Москвы

В минувшем году отмечалось 400-летие начала царствования Романовых. Разве могли москвоведы пройти мимо этой даты? То тут, то там появлялись статьи на юбилейную тему. А писатель и историк, лауреат Горьковской литературной премии Александр Васькин выпустил целую книгу о московских местах, связанных с царской династией.
Мест таких набралось немало, топография их обширна. Многое в Москве связано с жизнью и деяниями августейшей фамилии. «Сама древняя Москва была их родовой вотчиной, – пишет Васькин. – В Первопрестольной родился и первый царь из династии Романовых – Михаил Федорович, и его сын Алексей Михайлович, и его венценосные внуки и правнуки – Софья, Федор, Иван, Петр, Елизавета, Александр...» В книге пересекаются две главные линии: роль Москвы в судьбе императорского дома Романовых и участие царской династии в развитии и строительстве Первопрестольной. Для работы Васькин использовал обширный круг исторических источников – записки иностранных дипломатов и путешественников, официальные реляции и рескрипты, мемуары российских знаменитостей, дневники очевидцев событий 1812 года. Некоторые цитаты приводятся в орфографии оригинала, что дает возможность ощутить аромат старого слога. Каждому зданию либо ансамблю в книге посвящена отдельная глава, иногда короткая, иногда пространная. Об этих достопримечательностях (в изложении Васькина) было бы интересно почитать даже и без привязки к 400-летнему юбилею династии. Но «романовский» формат очерков позволяет увидеть что-то новое и в хорошо знакомых дворцах, палатах, усадьбах.
Романовы играли в российской истории огромную и многоплановую роль. По-разному отразилась жизнь членов династии на судьбе московских памятников. В течение почти трех веков русские монархи венчались на царство в Успенском соборе Кремля – старейшем на сегодняшний день московском здании, «символе начала царствования Романовых». Поблизости от Кремля, на Варварке, находится «прародительская палата» бояр Романовых – в ней они поселились в ту пору, когда еще не были царями. В Измайлове жил в середине ХVII века дядя царя Алексея Михайловича, Никита Романов: это в его сарае юный Петр нашел ботик, ставший родоначальником русского флота. По повелению императрицы Елизаветы Петровны в Москве (а не в тогдашней столице Санкт-Петербурге) был в 1755 году открыт университет. Путевой дворец в Петровском парке построен при Екатерине II, обширный сад у стен Кремля – при ее внуке Александре I, храм Христа Спасителя строили при трех императорах. Нынешний Ленинградский вокзал почти семь десятилетий назывался Николаевским – в честь императора, при котором была построена железная дорога Москва–Петербург. В Большом театре существовала императорская ложа. Даже Английский клуб на Тверской – этот оплот умеренной дворянской оппозиции – не мог бы открыться без санкции государя. А Дом Пашкова, наоборот, был построен «спиной» к Кремлю в знак демонстрации независимости домовладельца от монаршей воли. Романовы проявили себя повсюду. На то они и самодержцы.
Не все «романовские» сооружения в Москве сохранились до наших дней. Деревянные триумфальные арки, поставленные в честь побед петровского времени, не предназначались для долгой жизни. Отслужив положенный срок, они сносились без жалости. Тем не менее Васькин подробно рассказывает, как, кто и в каком стиле их строил, каков был церемониал прохождения войск по случаю открытия арки. В советское время разрушили церковь Иоасафа в бывшей царской вотчине Измайлово, превращенной при Николае I в богадельню для воинов-ветеранов. По словам Васькина, в ее жилых корпусах до сих пор работают умывальники 50-х годов ХIХ века.
Попутно автор рассказывает много и других занимательных фактов, не связанных напрямую с Романовыми. Пиявочный пруд в Измайлове, первые билетопечатающие автоматы на Смоленском (ныне Белорусском) вокзале, отчеты III Отделения о политической неблагонадежности москвичей – это лишь небольшая часть интересных сведений о московских домах, людях и нравах.
Заядлые любители москвоведческой литературы найдут здесь немало сюжетов, знакомых им по другим книгам Александра Васькина. Так, глава об управлении Москвой перекликается с темой недавней работы «Московские градоначальники» (серия «ЖЗЛ»); страницы, повествующие об атмосфере в Московском университете, – с книгой об этом учебном заведении. Но в нынешнем издании все освещается в «романовском» ракурсе.
Здесь нет пропаганды монархических идей, но книга получилась в лучшем смысле слова патриотичная. К примеру, Васькин считает, что раболепными словесными конструкциями типа «Русский Версаль» или «Русский Фонтенбло» не следует злоупотреблять. В наших краях дворцы и сады не хуже. Любой из царствующих Романовых, думается, одобрил бы такую борьбу с низкопоклонством.
АНДРЕЙ МИРОШКИН




Рецензия на книгу "Москва 1812 года глазами русских и французов", Литературная Россия,
24.05.2013

ДОРОГИЕ СЕРДЦУ ПРЕДАНИЯ СТАРИНЫ

Вновь приятно удивил заслуженный москвовед столицы Александр Васькин, неустанно возвращающий нам «дым Отечества». Его очередная книга – «Москва 1812 года глазами русских и французов» (Издательство «Спутник +») – на сей раз посвящена событиям двухсотлетней давности, а название говорит само за себя. Пожары в Москве, после варварского нашествия французов в Первопрестольную… Но не только. В книге освещены самые разные исторические аспекты. Причём устами очевидцев и участников войны. Воспоминания генерал-губернатора Москвы графа Ростопчина вообще читаются как современная беллетристика, в хорошем смысле этого слова. Этот человек обладал незаурядным литературным даром. Остановимся на нём поподробнее. Вот остроумная цитата из его автобиографии: «В 1765 г., 12 марта я вышел из тьмы и появился на Божий свет. Меня смерили, взвесили, окрестили. Я родился, не ведая зачем, а мои родители благодарили Бога, не зная за что…».
 
А вот его «программное» заявление об «иноземщине» ещё за пять лет до нашествия Наполеона: «Долго ли нам быть обезьянами? Не пора ли опомниться, приняться за ум, сотворить молитву и, плюнув, сказать французу: «Сгинь ты, дьявольское наваждение! Ступай в ад или восвояси, всё равно, – только не будь на Руси». Но Ростопчин не единственный герой этой книги, хотя о нём и его произведениях можно говорить долго (мне он близок по духу). С не меньшим интересом читаются воспоминания чиновника Бестужева-Рюмина, князя Шаликова, канцеляриста Булгакова, Фёдора Беккера, французского дипломата Коленкура, адъютанта Наполеона Сегюра, голландца Дедема, лейтенантов Ложье и Дамплу, а рассказ старого вояки сержанта полка фузилёров-гренадеров Бургоня – это просто нечто кинематографическое, достойное отдельного изложения. Тоже ведь литературный талант. И всё это сумел собрать, сконструировать, запечатлеть после многолетнего перерыва в отечественной истории Александр Васькин, всё время поражающий меня глубокими знаниями старины. А каковы его комментарии к воспоминаниям! Они порой ещё более интересны и занимательны, чем сами мемуары участников тех событий. Я их иногда прочитывал по нескольку раз, чтобы основательнее понять суть происходящего. А ещё ведь есть в книге и справочный аппарат, например, указатель зданий и улиц Москвы того времени, и многое другое, что также представляет немалую ценность для историков.
Но особенно мне, как литератору, запомнились воспоминания Анри Мари Бейля – великого французского писателя Стендаля, которого я люблю с детства. В качестве военного интенданта, бонапартист Стендаль «проехался» по всей Европе, добравшись в итоге и до России. Ему повезло – он выжил в кровавой мясорубке войны, сохранив, как пишет Васькин, не только тело, но и незачерствевшую душу, благодаря которой в нём развился удивительный дар слова. А московские тетради Стендаля – всё то немногое, что удалось ему увезти из России. Правда, в одном из домов столицы он прихватил ещё и томик почитаемого им Вольтера, но утерял его по причине быстрого бегства. Сам о том пишет, с долей юмора. А в конце воспоминаний Стендаля такая вот характерная фраза (обращённая к другу): «Мне по-прежнему несносны товарищи мои по походу. Прощай, пиши мне и будь весел: жизнь коротка…».
Постскриптум. На обложке книги помещён образ колокольни Ивана Великого, восстановление которой стало символом возрождения Москвы после нашествия. Слово автору: «Наполеон, метавшийся по сгоревшей Москве, словно зверь в клетке, бесполезно прождав от русских перемирия, в отместку приказал сорвать с колокольни Ивана Великого крест (польские приспешники Бонапарта уверяли его, что Иван Великий – не что иное, как олицетворение русского сопротивления, и очень почитается москвичами). Но это оказалось не так-то просто и быстро сделать. В тот момент, когда сапёры императорской армии добрались наконец на вершину одной из самых высоких башен Европы, крест окружила огромная стая ворон. Отбиваясь от чернокрылых птиц, французы не смогли снять крест, и он рухнул на землю. Как голодные собаки, кинулись гвардейцы Наполеона собирать остатки разбившегося креста, рассовывая их по своим походным сумкам. Многие из них надеялись увезти из Москвы кусочки от креста колокольни Ивана Великого как сувениры, но лишь малая часть французских вояк вообще смогла выбраться из России живыми». АЛЕКСАНДР ТРАПЕЗНИКОВ



Рецензия на книгу "Московские градоначальники", Ведомости, 18.10.2012


Головы крупно

Вышла коллективная биография
четырех градоначальников Москвы



                  
 
                  Даже не будучи столицей, Москва во времена Российской империи находилась на особом положении. В административном плане особый статус города подчеркивался тем, что с 1804 года у него было два непосредственных руководителя: обычный губернатор и военный генерал-губернатор. Важнее был, конечно же, военный генерал-губернатор, наместник государя в старой столице. Всего их в позапрошлом столетии было около двух десятков. По-настоящему ярких было четыре: Федор Ростопчин (1812-1814), Дмитрий Голицын (1820-1844), Арсений Закревский (1848-1859), Владимир Долгоруков (1865-1891). Великолепная четверка оказалась достойна совместной биографии в серии «Жизнь замечательных людей».
Герои «Московских градоначальников» Александра Васькина мало похожи друг на друга. Ростопчин Москву спалил, Голицын отстроил, Закревский прославился своим самодурством, Долгоруков — либерализмом. Память о московских градоначальниках изрядно мифологизирована. Но даже если, как пытается автор, оставить только объективные факты, московские градоначальники предстают колоритными персонажами. Ростопчин, например, планировал создать для борьбы с Наполеоном специальный воздушный шар. Население он предупреждал, что пугаться воздушного корабля не стоит: «Явам заявляю, чтобы вы, увидя его, не подумали, что это от злодея (Наполеона. — “Пятница”), а он сделан к погибели его». При этом, по мнению автора книги, Ростопчина нельзя считать единственным виновником пожара и разрушения Москвы, тут он делит ответственность с Кутузовым. А вот в чем он действительно виноват, так это в отвратительно организованной эвакуации, когда большая часть военных грузов либо была уничтожена, либо попала в руки к французам.
Ростопчин у автора выходит бездарным администратором, но, выражаясь современным языком, гением самопиара. Честный и самоотверженный Голицын, вернувший Москве допожарное величие, фигура менее яркая. Авот Арсений Закревский снова выходит колоритно, так как прославился в основном своим самодурством. Васькин цитирует его возмущенные письма директору Большого театра: «Ложа-бенуар в Большом театре, отчисляемая ныне к императорским ложам, состояла всегда в распоряжении московских военных генерал-губернаторов… Дать генерал-губернатору ложу в бельэтаже или бенуар наряду с прочей публикой значит оскорбить и унизить в глазах Москвы звание главного начальника столицы и дать праздным людям, которых здесь более нежели где-либо, повод к невыгодным толкам».
Долгоруков, оставшийся в памяти москвичей добрым правителем, который превратил старую столицу в современный по меркам того времени город и как мог оберегал от имперских властей свободу московской прессы, проигрывает самодуру Закревскому: плохой градоначальник всегда колоритнее хорошего.
Цитата из книги:
Государь изволил прибыть 29 сентября в 10 часов утра и вышел из коляски прямо в наместнический дом на Тверской. Люди бросились было докладывать князю Дмитрию Владимировичу, но Государь запретил говорить, а только приказал проводить себя прямо к князю, который, встав только что с постели, перед зеркалом чистил рот, в халате своем золотом. Государь тихонько к нему подкрался. <...> Можно представить себе удивление князя, увидевшего в зеркале лицо Государя«. (Булгаков А. Я. Современные записки и воспоминания)
 
Константин Мильчин
Опубликовано по адресу: www.vedomosti.ru/friday/article/2012/10/12/21631
 




Рецензия на книгу "Московские адреса Льва Толстого", НГ Exlibris, 18.10.2012
 
Скотски, но не беспутно
Москва, война, женщины и Лев Толстой

                 Трудно найти у нас писателя, более связанного с Отечественной войной 1812 года, как Лев Николаевич Толстой, несмотря на то, что сам он родился через шестнадцать лет после ее окончания. В наше время, когда поля русской славы отдаются под застройку зажиточным гражданам, превращающим материальные свидетельства войны в коттеджные поселки, роман «Война и мир» становится чуть ли не главным нематериальным памятником событиям двухсотлетней давности. А потому и привязка книги Александра Васькина к юбилею очевидна, тем более, что герои романа – вот они, рядом: старый князь Болконский живет на Воздвиженке, в доме,  когда-то принадлежавшем толстовскому деду Волконскому, а Николай Ростов поселился на Сивцевом Вражке, где Толстой живал еще холостяком. Но это, конечно, лишь одна сторона этой замечательной книги.
Высоко ставит книгу Александра Васькина за ее «прозрачный, естественный стиль и ясную манеру письма»  автор предисловия Павел Басинский, которому, как он пишет, во время чтения этой книги пришли на ум «мысли, непосредственно не связанные с темой прочитанного, появление которых в голове читателя, может быть, и не входило в задачу автора. Это всегда верный признак, что внутренний объем текста больше внешнего содержания».
Ну что же, согласимся с Басинским. Книга получилась не только о московских адресах Льва Толстого, но и гораздо большем: о Москве, и возвышающей, и мучающей великого писателя; о Москве, в которую он влюблен как в женщину, и которую как женщину же ненавидит. Недаром, Толстой  напишет: «Москва – женщина, она мать, страдалица и мученица». В Москве суждено было страдать и самому Льву Николаевичу, но уже в преклонном возрасте, когда великий старец готов был бежать отсюда в любимую Ясную поляну, назвав Первопрестольную «зараженной клоакой». А ведь когда-то молодой Лев без московских увеселений и балов не мог прожить и дня!
Здесь же, в Москве в 1850 году впервые Лев Николаевич засел за письменный стол, чтобы написать свою «Повесть из цыганского быта» (такое название он сам придумал). Последнее, впрочем, у него пошло весьма трудно, т.к. много было и других увлечений и страстей, постоянно отвлекавших будущего писателя от благородного дела – карты, бильярд, и, конечно, женщины (среди вызвавших его интерес была и дочь Тютчева Екатерина, так и не ответившая тульскому бородачу взаимностью – эх, знала бы она, кому отказывала!).
Толстой чуть ли не ежедневно занимался жесточайшей самокритикой, изливая душу в дневнике. Вот лишь один эпизод, иллюстрирующий отличные способности Толстого к самоанализу: «Почти каждый день Лев Николаевич садится за стол в своем кабинете в Сивцевом Вражке и заставляет себя приняться-таки, наконец, за сочинение. 11 декабря 1850 года он отмечает в дневнике: «Писать конспект повести», затем, практически ежедневно, повторяет одно и то же – «заняться сочинением повести», «заняться писанием», «писать и писать». Пытка творчеством продолжается почти три недели, пока 29 декабря в дневнике не появляется безжалостный по отношению к себе приговор: «Живу совершенно скотски, хотя и не совсем беспутно. Занятия свои почти все оставил и духом очень упал». На этом первый литературный опыт будущего писателя окончился».
Трудно поверить, что последняя книга о Льве Толстом в Москве вышла в 1948 году, т.е. более шестидесяти лет назад! И куда только смотрели все это время члены многочисленного сонма толстоведов и краеведов! Тем приятнее отметить, что появилось, наконец-то, прелестное и интереснейшее повествование  на эту тему под названием «Московские адреса Льва Толстого».
По сравнению с прежней своей книгой (на тему Пушкин и Москва), Александр Васькин далеко выходит за рамки краеведческого исследования. Здесь уже больше собственно литературы. Теперь получился своего рода «роман» о Толстом. Вернее, рассказ о его «романах» с тем или иным московским зданием или улицей, или целой частью города – с Плющихой и Тверской, с Пятницкой и Камергерским, и, наконец, с Хамовниками…  Иными словами, московская биография Льва Толстого. А потому книга «Московские адреса Льва Толстого» - явная удача автора и очень достойный источник для будущих толстовских биографов, да и просто – любителей Толстого и его жизни, ведь жизнь Толстого не менее интересное произведение, чем его художественные тексты…
Анна Черткова